«Беспощадная война»: как буддийские ламы и бурятские снайперы обороняли Ленинград

«Буряты — народ маленький, а дело сделали большое», — так оценил советский генералиссимус Иосиф Сталин вклад, который Бурятия внесла в дело Великой Победы. Всего из Бурят-Монгольской АССР на фронты Великой Отечественной ушло 120 тысяч призывников. В канун 76-й годовщины снятия блокады Ленинграда мы вспоминаем, как на Ленинградском фронте сражались бывшие ламы и йоги, кто из буддистов сгинул в огне войны, а кто принял участие в Параде Победы, и за что легендарного снайпера Семёна Номоконова прозвали «Таёжным шаманом».

От репрессий до Великой Отечественной: почему право называться буддистами было куплено кровью

Среди тех, кто защищал Ленинград в 1941−44 годах, было немало бойцов из Бурятии и других буддийских регионов Советской России. Память не сохранила имена всех павших и всех чудом выживших в том блокадном котле, где зачастую на фронтовом рубеже гибло до тысячи человек в день. Но мы знаем, что нынешний блистательный Санкт-Петербург, которым привычно восхищаются миллионы туристов со всего мира, был куплен ценой жизни других миллионов, чей прах до сих пор молчаливо покоится и на Пискарёвском мемориале, и на Синявинских высотах, и в болотах Мги, и на окраинах многочисленных городков и деревень, которые осенью 1941 года ощетинились штыками, чтобы закрыть группе гитлеровских армий «Север» путь к городу на Неве.

Советский Союз был интернациональным государством, возводившим «дружбу народов» в один из краеугольных принципов своей идеологии — поэтому присутствие на Ленинградском, Волховском и Карельском фронтах призывников из далеких сибирских уголков страны никого не удивляло. Другое дело, что среди этих солдат и офицеров на поверку оказалось немало выходцев из сословия буддийского духовенства — того самого, которое было фактически разгромлено в ходе репрессий 1937−38 годов.

Впрочем, и это легко объяснимо: сословие было ликвидировано, но люди, ещё вчера носившие жёлтую и бордовую ламскую одежду — остались. Не все погибли в тюрьмах или бежали в Тибет: кто-то сумел затаиться и раствориться в своём народе. Сохранилось множество рассказов о том, как ламы, прослышав о надвигающемся аресте, бросали свои дома и уходили куда глаза глядят, чтобы только остаться на свободе. Так, к примеру, Гатавон-лама из Чесанского дацана (Бурятия) отправился зимой в степь на верную гибель, но был спасён машинистом паровоза, вовремя заметившим одинокую человеческую фигуру, куда-то бредущую в лютый мороз вдоль железной дороги. Другие ламы меняли имена, уходили в области, где их никто не знал, где нанимались на самую чёрную и неблагодарную работу. По сути, они не имели никакой надежды и лишь отодвигали свой неотвратимый арест и смерть в чекистских застенках. Но внезапно грянувшая война спутала чекистам все карты: многие из тех, кого ещё недавно клеймили как «японских шпионов», надели военную форму и буквально своей кровью купили себе право называться буддистами в стране, где к 1938 году, согласно официальным реляциям, с «религиозным дурманом» было покончено навсегда.

Этот феномен буддийских лам, с оружием в руках защищавших не слишком благоволившую к ним страну Советов, до сих пор мало изучен. Ведь по всем законам — человеческим и марксистско-ленинским — это должно было показаться немыслимым. Эпоху «Большого террора» от Великой Отечественной войны отделяет не больше трёх лет. Травма, нанесённая бурятскому народу расстрелами и погромами его духовенства, оставалась свежа в памяти и давала о себе знать буквально в каждой семье Бурят-Монгольской АССР. Гнев, боль, обида за убитых друзей и родственников, сгинувших в Ламской пади (традиционное место расстрела буддийских священников под Хоринском), казалось, были способны вытеснить из сознания бурят все остальные чувства. Но, видимо, так уж повелось, что обычные законы не действуют там, где исповедуются ценности буддизма — религии, предписывающей своим последователям верность взятым на себя обязательствам и обетам, в том числе — перед Россией. Эта великая загадочная страна всегда понималась отечественными буддистами не просто как Родина — буддийские Учителя говорили о ней как о «Северной Шамбале», «новой чистой земле» и «державе Белого царя». Поэтому, даже став «красной» страной Советов, Россия осталась в их глазах Россией, а, значит, по отношению к ней действовали те же обеты, что и прежде.

Снайперы подразделения старшего лейтенанта Ф.Д. Лунина ведут залповый огонь по самолетам противника.
На переднем плане фото присутствует бурятский снайпер Одо Манидариев.

Разумеется, существовала и ещё одна причина, по которой ламы пошли на фронты Великой Отечественной войны и в дальнейшем составили когорту её героев. Для них, как и для сотен тысяч других советских граждан, ославленных «врагами народа», это был шанс выйти из вынужденного подполья. О том, что война повлечёт за собой возрождение буддизма в «Северной Шамбале», тогда никто не думал, за исключением разве что самых прозорливых. Но именно это и произошло всего четыре года спустя после того, как 22 июня 1941 года репродукторы объявили голосом Левитана: «Внимание, говорит Москва. Передаем важное правительственное сообщение…».

«Наши войска были истощены, измождены. Они пили прямо из болота»

Всего из полумиллионной Бурят-Монгольской АССР на фронты Великой Отечественной было призвано (или ушло добровольцами) порядка 120 тысяч человек. Согласно сухой официальной статистике, из этого числа погибло 34,2 тысячи бойцов, ещё 6,5 тысяч вернулись инвалидами, 36 человек было удостоено звания Героя Советского Союза, 11 человек стали полными кавалерами Ордена Славы, 37 тысяч человек награждены орденами и медалями.

Как правило, во время Великой Отечественной войны бурят чаще всего зачисляли в ряды сибирских дивизий: «30-й Иркутской», «55-й Иркутской», 82, 106, 116, 321, 399-й Забайкальских. Многие добивались не только боевых наград, но и командных должностей, получая в своё распоряжение целые воинские формирования: от взводов до бригад и дивизий. Звание генерал-майора получил И.В. Балдынов, полковника — В.Б. Борсоев, а выходцы из Бурятии И.О. Тукеев, А.Б. Занданов, А.С. Шаракшанэ уже после победы выдвинулись в генералы.

Сражаться приходилось не только с гитлеровскими войсками, но и с Квантунской армией Императорских вооруженных сил Японии. Война забрасывала бурятских солдат и в Прибалтику, и на Кавказ. Многим выпал жребий участвовать в героической обороне Ленинграда.

К сентябрю 1941 года немецкие войска взяли «колыбель революции» в плотное кольцо и остановились в 4−5 км от города (в 16 км от Зимнего дворца и Эрмитажа). Ситуация выглядела настолько критической, что падение Ленинграда представлялось неизбежным, и немцы ожидали этого со дня на день. Миномётная батарея, в которой служил Цырен Аюржанаевич Балбаров (будущий прославленный театральный режиссёр Бурятии, руководитель Бурятского драмтеатра) стояла тогда на Ладожском озере, прикрывая «Дорогу жизни». «Наши войска были истощены, измождены. Ни пить, ни есть — ничего не было. Они пили прямо из болота», — рассказывает внук режиссёра, зампред комитета внешних связей Минэкономики РБ Цырен Балбаров (которого так назвали в честь деда). По словам внука, миномётчики защищали и Пулковские высоты, причём, за все три года дислокации они ни разу не заходили в Ленинград. «Сражались вокруг города, где сплошные болота, — подчёркивает Цырен Владимирович. — Туда заходила целая дивизия, а выходили лишь несколько сотен солдат и офицеров. Там воевали один молодняк и „старики“, которым было под или за пятьдесят. Многие психологически не выдерживали, вставали из окопов, и их снимали немецкие снайперы. Потери были страшные. Бабуля рассказывала, что деду приходилось биться врукопашную. Он даже после войны привез трофейный немецкий кортик. Воевали в сложнейших условиях — болота, вши, их толком не кормили. Но дед прошёл войну. Выжил».

За свои военные заслуги гвардии капитан Балбаров был отмечен орденом Великой Отечественной войны 2-ой степени, а также медалями «За отвагу» и «За оборону Ленинграда. Однако в мирной жизни на его долю выпало немалое количество других наград — театральных премий и успешных премьер, за которые в 1982 году режиссёра удостоили ордена «Дружбы народов».

Не менее интересна сложилась судьба Нимбу-ламы Сосорова, который до войны был буддийским врачом, йогином и астрологом, за что был арестован в числе прочих в 1937 году, но бежал из заключения при помощи своего земляка-чекиста (кстати, тоже происходившего из ламского сословия). На следующий день после объявления войны Сосоров сам пришел в военкомат и попросил направить его на фронт рядовым. Из далекой Бурят-Монгольской АССР бывшего ламу эшелоном доставили в Ленинград, где уже царила первая паника, и зачислили в состав 109-й стрелковой дивизии. В сентябре в осажденный город прибыл назначенный командующим Ленинградским фронтом Георгий Жуков, который железной рукой начал наводить порядок и расстреливать на месте всех, кто нарушал приказ Иосифа Сталина «Ни шагу назад». Сосорова во многом выручило его «буддийское» презрение к смерти: хотя воевать ему пришлось в окопах первой линии, где уцелеть не удавалось практически никому, Нимбу-лама остался жив и был награждён двумя орденами — Красной Звезды и Солдатской Славы 3 степени. После войны он благополучно уехал домой, но к прежним ламским занятиям не вернулся: работал колхозным бригадиром в селе Цагатуй (ему посвящена книга «Путь Нимбу-ламы», выпущенная бурятским издательством AGAAR Media в 2012 году — прим. ред.).

Иным получился жизненный путь у Жамбал-Доржи Гомбоева, которому в 1963 году суждено было стать XIX-м Пандито Хамбо-ламой. С самого раннего детства судьба Гомбоева была связана с буддизмом: в возрасте 8 лет он вместе с родителями совершил паломническую поездку в Ургу, где был представлен Его Святейшеству Далай-ламе XIII-му. В 1918 году, пройдя обучение в Агинском дацане, Гомбоев получил учёную степень гэбши и право преподавать. В 1930-е годы будущий глава сибирских буддистов чудом избежал ареста, скрывшись, как и многие ламы, в отдалённой местности и нанявшись простым рабочим на стекольный завод. Однако в августе 1941 года его жизнь в очередной раз круто переломилась: Гомбоева призвали на фронт и направили солдатом в штрафной батальон.

Жамбал-Доржи Гомбоев

В «штрафники» Жамбал-Доржи угодил по той простой причине, что «компетентные органы», по всей видимости, знали о его ламском происхождении. Осенью 1941 года зачисление в штрафной батальон было почти равносильно смертному приговору: беречь этих солдат было не принято, их первыми бросали под танки и под ливневый огонь противника. Тем не менее, Гомбоев мужественно сражался в рядах батальона два года, дважды был ранен, награждён тремя медалями (в том числе «За отвагу») и демобилизован в апреле 1943 года по инвалидности.

На этом сталинская опала для Жамбал-Доржи Гомбоева завершилась: после госпиталей он вернулся в родной Агинский дацан и занялся его постепенным восстановлением, благо на исходе войны советский Кремль объявил буддизму постепенную амнистию. Будучи избранным в 1960-х годах председателем Центрального духовного управления буддистов СССР и XIX-м Пандито Хамбо-ламой, Гомбоев практически до самой смерти в 1983 году оставался в этой почтенной должности.

От пропавших без вести до участников Парада Победы — поименно

Конечно, чаще всего о героях, сражавшихся под Ленинградом, мы знаем очень немногое — в лучшем случае имена, даты и краткий список наград. Вот, к примеру, учитель Улюнской школы Михаил Баранов, по происхождению — бурят, призванный в армию в 1941 году в возрасте 34 лет и сразу попавший на Ленинградский и Северо-Западный фронты. Был тяжело ранен 12 января 1943 года в районе Синявино, когда там развернулась операция «Искра», впервые позволившая Красной Армии прорвать блокаду. Судя по всему, Михаил Николаевич пал одной из первых жертв «Искры», где бои по обыкновению «велись за каждый метр», после чего долго лечился в госпиталях, а в сентябре 1943 года был награжден медалью «За оборону Ленинграда». В марте 1945 года Баранова за ещё один подвиг удостоили ордена «Красной звезды», но уже в апреле он попал в списки пропавших без вести. Дальнейшая его судьба до сих пор неизвестна.

Другой учитель, работавший в Бурят-Монгольской АССР в Аргадинской, Нуурской и Улюнской школах — Санжа Бухаев — был призван рядовым в армейские ряды 5 января 1942 года. Воевал в составе 198-ой стрелковой дивизии Ленинградского фронта и погиб в бою 31 марта 1943 года. Останки Санжи Малановича были захоронены в Ленинградской области — около деревни Дубовик Киришского района или же возле деревни Барани Мгинского района (здесь данные поисковиков расходятся).

Ещё один уроженец Бурятии, Доржи Очиров, служил под Ленинградом в составе 188-й стрелковой дивизии в звании старшего сержанта и в чине командира комендантского взвода, Доржи Дамбержанович был ранен на поле боя и умер в госпитале 22 ноября 1942 года. Был похоронен северо-восточнее от деревни Иванково Старо-Русского района Ленинградской области.

Впрочем, некоторых пуля все-таки щадила. Так, выжить довелось хоринцу Гомбо Дагбаеву, призванному служить в 1942 году. После короткой учёбы в Черниговском военно-инженерном училище, которое готовило командиров инженеров сапёрных взводов, Гомбо Бобоевич был зачислен в состав Курляндской группы войск Ленинградского фронта, сражался под городами Лиепая и Тукумс (Латвия), где остатки немецкой группы армий «Север» были зажаты в котёл между двумя советскими фронтами. За свои подвиги Дагбаев был награжден орденом Отечественной войны II степени и медалью «За победу над Германией».

Между прочим, среди участников исторического Парада Победы в Москве, который состоялся 24 июня 1945 года, был, по меньшей мере, один хоринский бурят — Сырен Данжеев, прошедший по Красной площади в составе сводного мотополка под номером 273. Сырен Баясхалович участвовал и в битве за город на Неве — среди его наград, ордена Отечественной войны II степени и медали «За победу над Германией», имеется и медаль «За оборону Ленинграда».

Оборонял «город Ленина» и ещё один призывник из Улан-Удэ, Николай Колесников, русский по происхождению, которому в момент мобилизации было всего 19 лет. После призыва его направили в Центральную школу снайперов-инструкторов на станцию Вешняки в Московской области (бывшее поместье графа Шереметьева), а уже оттуда, в марте 1943-го, — на Ленинградский фронт. Однако отличиться среди снайперов Николаю Акимовичу не довелось — его назначили в 72-ю артбригаду, командиром орудия в 524-й зенитно-артиллерийский полк. Среди объектов, которые охранял полк, было и здание Смольного вместе с находившимся здесь штабом фронта. Во время дежурств у зенитного орудия, бдительно стерегущего хмурое ленинградское небо, Колесникову нередко доводилось видеть и спешащего мимо командующего фронтом генерал-полковника Леонида Говорова и грозного первого секретаря Ленинградского обкома партии Андрея Жданова, и другое «большое начальство». Тем временем, воздушных налетов на бывшую императорскую столицу становилось всё меньше, а к концу блокады, как вспоминал в старости (в возрасте 94-х лет) Николай Акимович, они и вовсе прекратились.

«Не обессудьте, товарищ маршал, сегодня мы все немного буряты!»

Сибиряка Николая Колесникова, ставшего зенитчиком, недаром прочили в школу снайперов — к 1942 году о меткости бурятских красноармейцев уже слагались легенды. Опытные таёжные охотники, способные в одиночку завалить медведя или с большого расстояния подстрелить крошечную белку, буряты и на фронте проявили себя отличными стрелками. К 1943 году на их снайперском счету уже значилось более двух тысяч убитых фашистов — от простых солдат Вермахта до генералов.

Рассказывают, что в мае 1943 года генералиссимус и «вождь народов» Иосиф Сталин в неурочный час пригласил к себе Георгия Жукова (по другим данным -маршала Клима Ворошилова).

«Вы ведь русский, товарищ Жуков (Ворошилов)?» — вкрадчиво спросил вождь.

«Советский, товарищ Сталин», — не растерялся боевой маршал.

«Мы тут все советские, — отмахнулся глава СССР. — Но сегодня, товарищ маршал, побудете бурятом!».

И Сталин указал широким жестом на два отливающих восточным блеском халата, лежащих на диване, которые ему и Жукову (Ворошилову) предстояло надеть в честь церемонии награждения десяти лучших бурятских снайперов.

«Что же нам, товарищ Сталин, теперь каждого в своем национальном костюме награждать?» — продолжал недоумевать маршал.

«Если по триста фашистов каждый набьет, так хоть в костюме, хоть без награждать будете! — отчеканил Сталин. — Буряты — народ маленький, а дело сделали большое. Потому не обессудьте, товарищ маршал, сегодня мы все немного буряты!»

Была ли эта церемония в действительности? Вероятно, была, хотя все немногочисленные пересказы её обычно иллюстрируются более ранней фотографией 1936 года, на которой Иосиф Виссарионович с неизменной трубкой позирует в отливающем атласом одеянии «бурятского покроя». Но вот в том, существовали или нет бурятские снайперы, сомневаться не приходится. Их имена ныне широко известны — им посвящены многочисленные статьи, книги и фильмы.

Иосиф Виссарионович Сталин в национальном бурятском костюме, 1936 год.

Самый известный из бурятских снайперов — Семён Номоконов (в переводе с бурятского «номкон» означает «смирный», «смиренный»). Происходил Семён Данилович из рода хамниганов (народа, родственного бурятам, даурам и эвенкам), в детстве был крещен в православие, с 10 лет прославился как искусный охотник, получивший за своё мастерство «индейское» прозвище «Глаз коршуна». Внешне неприметный — небольшого роста, худенький, мешковатый и медлительный — он мало на кого производил яркое впечатление при первой встрече. И лишь хорошо знавшим «смирного» Номоконова людям было ведомо, что за неброской флегматичной внешностью скрывается настоящий куперовский «Зверобой» — быстрый, ловкий и беспощадный.

О его снайперском таланте стало известно далеко не сразу. Поначалу Номоконова назначили помощником повара на полевой кухне, но с обязанностями он справлялся плохо: «неправильно» нарезал хлеб и с трудом понимал приказы. К началу войны бурятскому охотнику шёл уже 41-й год: он был «ровесником века» и среди молодых сослуживцев считался «старичком». Командование нередко распекало его за нерадивость и медлительность, а также за привычку курить длинную сибирскую трубку, присев где-нибудь в сторонке «на солнышке». В конце концов, с кухни Номоконова прогнали и перевели в санитары — собирать раненых и убитых с поля боя.

Осенью 1941 года даже винтовка Мосина считалась слишком большим богатством для советского солдата — поэтому на поиски раненых Семён Данилович обыкновенно выходил безоружным. Как-то возле очередного поверженного бойца сибиряк на своё счастье заметил карабин. Это произошло очень вовремя — боковым зрение таёжного охотника Номоконов одновременно различил и немца, который уже прицеливался в него и остальных санитаров. Схватив ружье, Семен Данилович с первого выстрела уложил противника. Это произвело сильное впечатление на сослуживцев — о незаурядном подвиге солдата было тут же доложено командованию. Так началась снайперская карьера Номоконова.

Легендарный снайпер Семён Номоконов

Пересказывать подробную биографию легендарного стрелка нет надобности — она хорошо известна и по книге писателя Сергея Зарубина «Трубка снайпера», и по материалам СМИ, и по художественной версии, представленной в фильме «Снайпер 2. Тунгус» (2011 год, режиссёр Олег Фесенко). Добавим лишь, к своему сибирскому прозвищу «Глаз коршуна» Семён Данилович вскоре добавил ещё и фронтовое — «Таёжный шаман». Так его прозвали за «шаманские» ритуалы, которые он предпринимал, прежде чем убить очередного врага. На свою охоту за фашистами «Таёжный шаман» выходил в бесшумных броднях, сплетённых из конского волоса — как заправский «Следопыт», идущий беззвучно и незаметно среди тишины прифронтового леса или изрытого снарядами поля боя. С помощью игры осколков зеркал и веревочек, которые приводили в движение запасные каски, надетые на палки, он провоцировал противника на первый выстрел, после которого сам тотчас же нажимал на курок. Бил Номоконов всегда точно в цель и наповал — раненых практически не случалось. Число убитых солдат и офицеров выжигал на своей знаменитой курительной трубке, отмечая точкой — солдата, и крестиком — офицера. И при этом терпеливо объяснял своим фронтовым друзьям: «На казённой винтовке нельзя отметки ставить. Скажут — портишь. Да и заменить её могут, а война кончилась — сдал её. Трубка же всегда со мной».

Семён Данилович Номоконов перед демобилизацией

Всего за Великую Отечественную войну Семён Данилович уничтожил 368 фашистов, среди которых, как утверждают, был один генерал-майор. Оружием ему поначалу служила обычная винтовка Мосина, и лишь зимой 1942 года ему торжественно вручили ружье с оптическим прицелом. Немцы назначали за его голову щедрую награду и в то же время через громкоговорители и листовки сулили золотые горы, если он перейдет на сторону Вермахта. Посылали на охоту за «Таёжным шаманом» сразу двух-трех бывалых снайперов, но и это оказывалось бесполезным — всех немецких стрелков впоследствии находили с дыркой в голове. Тогда гитлеровское командование распорядилось расстреливать из минометов и артиллерии местность, где им удавалось случайно «засечь» Номоконова. С этим связано восемь контузий и едва ли не девять ранений, полученных Семёном Даниловичем на фронте. И всё же он не просто выжил, а прожил после войны долгую жизнь (до 72-х лет) и обзавелся огромной семьей (9 детьми и 30 внуками). В СССР он был одним из самых почитаемых героев. Правда, звание героя Советского Союза ему так и не дали, но зато на его поношенном фронтовом кителе красовались орден Ленина, орден Красного Знамени, два ордена Красной Звезды и множество медалей. Василий Лебедев-Кумач посвятил ему стихи: «Он мастер снайперской науки, Фашистской нечисти гроза, Какие золотые руки. Какие острые глаза!»

Прославленные снайперы: Семён Номоконов и Тогон Санжиев, 1942 г.

Сам Семён Данилович свою охоту на фашистов называл «дайн-тулугуй» — «беспощадной войной». Считается, что Номоконов объявил немцам «тулугуй» после гибели своего друга-земляка Тогона Санжиева — в 1942 году во время «снайперской дуэли» под городом Старая Русса (Новгородская область). Воевать «Таёжному шаману» доводилось и под Ленинградом, и на Карельском перешейке. Его таёжная трубка настолько вошла в пословицу (стала «мемом», как сказали бы сейчас), что уже задолго после войны одна немецкая женщина из Гамбурга написала ему письмо с вопросом: «Может, на вашей трубке была отметка и о смерти моего сына Густава Эрлиха?» Номоконов ответил коротко, продиктовав письмо своему сыну: «Вполне возможно, уважаемая женщина, что на трубке, которую я курил на фронте, была отметка и о вашем сыне, — писал он. — Не запомнил я всех грабителей и убийц, которые пришли с войной и которые оказались на мушке моей винтовки. И под Ленинградом беспощадно уничтожал фашистских гадов. Если бы своими глазами увидели вы, немецкие женщины, что натворили ваши сыновья в Ленинграде, прокляли бы их».

Советские снайперы, 1943 г. В нижнем ряду крайний слева — Цыбик Цыдыпов.

Легендарные снайперы, слева направо: Цыбик Цыдыпов, Гарма Балтыров, Жамбал Тулаев.

Кроме Номоконова и Санжиева (убившего 186 фашистов), среди бурятских снайперов можно назвать: Арсения Етобаева (на его счету — 356 врагов), Жамбала Тулаева (313), Никифора Афанасьева (299), Цырендаши Доржиева (297), Цыбика Цыдыпова (более 250), Буду Галсанова (более 200), Игната Хичибеева (тоже свыше 200), Доржи Ухинова (193 или 197), Гарму Балтырова (170), Константина Доржиева 127), Чимита Цыдыпова (тоже 127), Бато-Мунко Дамдинова (114) и Жимбэ Пагбаева (более 100).

Дид Хамбо-лама на приёме у Сталина: новое рождение российского буддизма

Читая о героизме бурятского народа во время Великой Отечественной войны, поневоле задумываешься: а что двигало этими людьми? Только ли верность обетам, взятым по отношению к «Белой Шамбале»? Только ли любовь к своим оставленным в тылу семьям? Или, возможно, также и память о дацанах, разграбленных, стёртых в пыль или руины, но всё равно оставшихся где-то за спиной, как оставался за спиной у бойцов, оборонявших Ленинград, буддийский храм в Старой Деревне? Вспомним: ведь в период 1940-х годов петербургский Дацан оказался одним из немногих неразрушенных большевиками «ламаистских» храмов. И те, кто сражался на Ленинградском или Волховском фронте, защищали не только Эрмитаж, Невский проспект, коней Клодта и другую петербургскую атрибутику, но и этот совершенно необычный, пирамидально вытесанный из розового гранита островок буддийской культуры в советском городе.

Между прочим, в годы блокады городской Дацан не пустовал: впервые после его закрытия в 1938 году у здания появились новые хозяева — военные, установившие здесь секретную мощную радиостанцию под условным названием «объект № 46». Судя по всему, радиостанция позволяла поддерживать связь с «Большой землей» и служить станцией наведения для советских самолетов. Также есть сведения, что в подвалах Дацана, переоборудованных под оружейные цеха, в это время изготовляли ручные гранаты.

Исподволь шла и другая работа — по постепенной реабилитации репрессированного буддизма. Пожалуй, в смягчении позиции большевистского Кремля по отношению к буддийским верованиям сыграло свою роль не только мужество сибирских красноармейцев и меткость бурятских снайперов, но огромная гуманитарная помощь, которую оказывала фронту Бурят-Монгольская АССР. За годы войны в Фонд обороны поступило из личных средств жителей республики 41 млн. рублей, на вооружение Красной Армии — около 87 млн. рублей, сдано облигаций на сумму 60 млн. рублей, отправлено бойцам на фронт 138 вагонов подарков общей стоимостью более 14,5 млн. рублей. Благодаря бурятской денежной помощи были построены и отправлены на фронт танковые колонны «Социалистическая Бурят-Монголия», имени 25-летия РККА, «Молодой колхозник», «Юный патриот», эскадрилья боевых самолетов и т. д.

Денежные средства из Бурятии были переданы также на восстановление разрушенного Сталинграда и на ремонт железных дорог СССР. Для возрождения колхозов в Курской области были пожертвованы 25 тысяч голов скота. В 1943 году в освобожденные от немецкой оккупации районы Союза ушли ещё более 8 тысяч голов скота, около 1,5 тысяч гектаров было засеяно бурятскими продовольственными культурами.

Во главе этого жертвенного подвига бурятского народа встали, в том числе, и буддийские ламы. Летом 1944 г. бывшие священнослужители, лишённые своих дацанов и самой возможности свободно исповедовать веру, собрались в Улан-Удэ вместе с Дид Хамбо-ламой Хайдапом Галсановым и обратились к верующим-буддистам с патриотическим воззванием на бурятском языке об оказании материальной помощи Родине и её армии для скорейшей победы над фашизмом. В послании, в частности, говорилось: «Нам надо поднимать дух верующего населения и производить сбор средств в фонд Красной Армии и путём совершения молитвы разъяснять верующим о необходимости помощи своей Родине». Более 5 тыс. экземпляров этого воззвания было распространено среди бурятского населения в Бурят-Монгольской республике, в Иркутской и Читинской областях, а также в Красноярском крае. Кроме этого, от бурятских буддистов и духовенства в Фонд обороны поступило около полумиллиона рублей. Некоторые ламы лично вносили пожертвования: Чагдур Тосарунов — 70 тысяч рублей, Хайдап Галсанов — 60 тысяч рублей, Лубсан-Нима Дармаев — 34 тысячи рублей + 10 тысяч рублей в Фонд помощи детям, Ринчин Жамьянов — 5 тысяч рублей и т. д. Эта помощь вернулась к ним в виде благодарности, выраженной лично Верховным Главнокомандующим Иосифом Сталиным, а также разрешением после долгого перерыва открыть в Бурятии буддийский дацан.

Для того, чтобы буддизм снова возродился в Сибири, Хайдап Галсанов лично встречался со Сталиным и получил от него предварительное согласие на открытие дацанов. В мае 1945 года, за неделю до Великой Победы, Совет народных комиссаров Бурят-Монгольской АССР выпустил Постановление за № 186-ж «Об открытии буддийского храма „Хамбинское Сумэ“ в улусе Средняя Иволга». Таким образом, было положено начало Иволгинскому дацану в Улан-Удэ. Вскоре советская власть разрешила открыть и второй дацан — на этот раз в Агинском округе. Так, благодаря Великой Победе и тому вкладу, который внесли в неё буддийские ламы и бурятский народ, было положено новое начало отечественному буддизму, который сегодня мы знаем под именем Буддийской Традиционной Сангхи России.

Автор: Валерий Береснев.

Фото: из открытых источников в Интернете.